«Любовь к точности». Не она ли привела Пьера под окна, чтобы следить за своей женой, которую он с деланой игривостью оставил с молодым и симпатичным «родственником»? Хорошо еще, что я удержался от желания поцеловать Соню! Вот была бы сцена у окна!

Бог мой, что за глупости. Он же не сумасшедший, Пьер. Как он мог бы знать заранее, что мы остановимся у окна в гостевой комнате и что нас можно будет увидеть из сада? Никак, конечно. А больше там высматривать нечего, в гостиную не заглянешь… Не из-за чего сидеть полночи в саду. Мне просто показалось, безобидная игра теней.

Или там был другой воздыхатель, Жерар? Который изводится от мысли, что его место занято? Который попросил один раз своего сыночка проверить, не освободил ли я территорию, и, получив неутешительный ответ, приперся в сад, чтобы своими глазами увидеть, что тут происходит и когда я наконец свалю отсюда?»

Максим улыбнулся этой мысли и уже хотел было поделиться ею с Соней, но вовремя спохватился, что может лишь напугать ее.

– Ну что ж, – бодро сказал он, – по крайней мере, никаких загадок. Как справедливо заметил Реми, в этой истории и так предостаточно тайн.

Соня погрустнела.

– Что ты думаешь, – спросила она, – об исчезновении папы?

Максим покачал головой.

– Я теряюсь в догадках. Много концов, и ни один из них никуда не ведет. А ты что думаешь?

– Я боюсь думать что бы то ни было… Мне страшно узнать правду. Хотя я ее уже знаю.

– Ты уверена, что правда в том…

– Что я его больше никогда не увижу. Живым.

Снова Максим был шокирован ее прямотой. Он потер лоб.

– Знаешь, – произнес он после некоторой паузы, – когда я был маленький, у нас была дача под Москвой. Зимой там все заносило снегом – глубоким, чистым, нетронутым. Когда мы приезжали на каникулы, нужно было идти в сарай за дровами, чтобы растопить печь, а сарай был на краю нашего участка, у забора. Я шел с папой за дровами, и мои валенки увязали в сугробах. Представляешь? Ногу заносишь, чтобы сделать следующий шаг, а валенок остается на месте, по края в снегу, и через носок к ступне тут же пробирается жгучий холод. А то еще, бывало, не удержишься, особенно когда в руках дрова, и ляпнешься босой ступней в снег… Я, маленький, часто заглядывал в голубоватые лунки моих следов в снегу – верил, что там живут маленькие человечки, которые цепляются за мой валенок и не пускают его. Хотел их подстеречь… И вот сейчас у меня такое чувство, будто делаешь шаг, а валенок стоит на месте. И только холод…

– Я понимаю. Но что я могу сделать? Заявление в полицию мы положили, если бы папа нашелся, живой или мертвый, нам бы сообщили. Детектива наняли. Что еще?

Максиму снова вспомнился силуэт в саду… Был или не был? По его спине побежал холодок.

– Не знаю, надо попытаться как-то выстроить версии. – Он опустил наконец свою руку, прикрывавшую нервным жестом глаза, и посмотрел на Соню: – Ты же лучше знаешь тех, кто тебя окружает, своего мужа…

«Он уговорил меня остаться, потому что рассчитывал таким образом избавиться от Жерара! – вдруг осенило Максима. – Его донимает мысль, что у жены какие-то отношения с этим Карлсоном – он не знает точно какие, но ревнует. Успешно выжив Жерара из дома, он потом испугался, что я тоже представляю опасность… Вот что означал его странный, напряженный взгляд на прощание! И он засел в саду… Он?»

– Ты подозреваешь Пьера? – удивилась Соня. – Ты предполагаешь, что он мог… иметь к этому какое-то отношение? Он не способен на такое.

– Тебе лучше знать. Но мне он кажется человеком расчетливым, меркантильным, практичным, который готов на многое, чтобы заполучить то, что он считает ценностью… – «Тебя, например», – чуть не добавил Максим.

– Он такой и есть, – слегка улыбнувшись, ответила Соня.

Максим хотел было снова вскинуться с обличениями, в которых не было нужды… Но удержался.

– Тебя это не раздражает? – спросил он только.

– Ты меня не знаешь, Максим. Это то, что мне нужно.

– Не совсем понимаю… – «Я говорю неправду, Сонечка, я тебя прекрасно понимаю…»

– Ну, мне спокойно с ним…

– И это все, что тебе нужно?

«Понимаю, но лезу на рожон. Как последний дурак. Как бы остановиться? Может, просто уйти?»

– А что ты хочешь? Я вроде рачка, а он для меня подходящая ракушка. Защита.

– От кого?

– От себя, наверное.

– Я так и понял, что ты Пьера не любишь!..

«Хватит, Максим, уймись, эта не твоя женщина и никогда тебе принадлежать не будет; у тебя нет никаких прав ее упрекать в чем бы то ни было!»

– Я к нему привязана. Я его люблю, по-своему. Но не так, как обычно понимают это слово. Так я не хочу.

– А чего же ты хочешь?

Соня неопределенно мотнула головой, глаза ее потемнели и сузились, изучая какую-то точку на поверхности стола.

– С меня хватит, – тихо сказала она наконец. – Я хочу покоя. Покоя, больше ничего.

И она взглянула Максиму прямо в глаза, словно проверяя, хорошо ли он ее понял.

Конечно, Максим ее понял. Уже давно понял, уже все это знал, почувствовал, догадался. Более того, он не собирался нарушать ни ее тщательно выстроенный мирок, ни ее драгоценный покой. Он уважает право каждого человека на свою точку зрения и так далее, и тому подобное.

Но он взбесился. Одно мгновение он смотрел на нее со всей высоты своего роста, почти надменно, откинув голову, сверху вниз, прикусив крепкими зубами нижнюю губу и раздувая ноздри. Потом он властно протянул руку, крепко взял ее за плечо и потянул на себя. Яростно сжав ее хрупкое тело в своих больших руках, он опустил голову к ее лицу и, щекоча усами, выдохнул ей прямо в губы:

– Тогда зачем ты меня заставила остаться с тобой?

Соня замерла в его руках. Веки прикрыла, и темные полукружья зрачков стали садиться во влажный туман, как два заходящие черные солнца. Ресницы бросили на щеки тень. Губы, всегда капризные, приоткрылись в какой-то жалобной полуулыбке.

Щелочка между передними зубками. Легкий пушок над верхней губой. Маленькая родинка на крыле носа. Ее лицо обращено к нему, так близко…

Сон. Его кожа, впитывающая столь желанное прикосновение. Его взгляд, плавящийся в ее темных глазах, мерцающих из-под прикрытых век. Его кровь, горячо толкающаяся в венах. Его рот возле ее губ, он ловит ее дыхание… Вот она, в его руках, в его власти! Ну же, ну! Еще ближе, еще миллиметр, наклонись, прикоснись – вот он, момент, как раз сейчас!

Он разжал руки и выпустил ее.

Он не сумел бы объяснить, почему.

Он заторопился, и Соня, не пытаясь его удержать, довезла его до станции РЕР[10]